Лев зарычал — горы задрожали, небо заплакало.

— Где этот громкочихающий? Я его в куски разорву! Голову брошу за дальнюю гору, ноги — на все четыре стороны!

— Что ты! Он и тебя не пощадит, убегай!

Схватил лев волка за горло:

— Покажи мне громкочихающего, иначе задушу!

Пошли они. Встречают мальчика-пастушонка.

— Этот? — злобно спрашивает лев.

— Нет, этот ещё не дорос.

Пришли они в степь. Пасёт стадо дряхлый старик.

— Этот? — оскалил зубы лев.

— Нет, этот перерос.

Идут дальше. Навстречу им скачет на быстром коне охотник. Лев и спросить волка не успел — охотник вскинул ружьё и выстрелил. Загорелась на льве его длинная шерсть. Бросился он бежать, за ним — волк. Остановились в тёмном овраге. Волк его спрашивает:

— Сильно чихает?

— Замолчи! Видишь, теперь — я голый, только грива осталась да кисточка на кончике хвоста. Дрожь меня бьёт.

— Куда же нам бежать от громкочихающего?

— Беги в лес!

Волк скрылся в дальнем перелеске, а лев убежал в жаркую страну, в безлюдную пустыню.

Так и перевелись в Сибири львы.

Хартагай

В самые древние времена охотник Хартагай увидел на поляне стаю диких кур. Недолго думая, Хартагай поставил петли и сети, и куры попались в них. Хартагай принёс их домой и посадил в сарай. Догадались куры, что Хартагай собирается приготовить из них обед, и взмолились:

— Добрый Хартагай, не убивай нас! За это мы обещаем тебе нести яйца. Ты всегда будешь сыт, богат и доволен нами.

Не стал Хартагай кур убивать.

Но однажды услыхал Хартагай, что куры сговариваются улететь, когда он снова уйдёт на охоту.

Хартагай взял нож и подрезал курам крылья, а пёрышки сложил в свою походную сумку. И ушёл в тайгу.

Загрустили куры. Машут подрезанными крыльями, а подняться в небо не могут. Тогда петух вспрыгнул на плетень и говорит:

— Не горюйте, куры, ещё не всё потеряно. Утром я попрошу у Хартагая наши крылья. Если он утром не отдаст — в полдень попрошу. В полдень не отдаст — вечером ещё раз попрошу. А если и вечером не отдаст — буду просить в полночь.

Петух задрал голову к небу и громко закукарекал. Но Хартагай его не услышал: он был далеко в тайге.

День, другой кукарекает петух, а Хартагай всё не возвращается. Наверно, с ним беда приключилась. То ли зверь напал, то ли ещё что. Так и не вернулся охотник.

А куры всё ещё надеются улететь домой, в родные дикие-предикие леса. Вот почему петух всё ещё кукарекает — зовёт Хартагая, просит у него свои крылья. Утром зовёт, днём, вечером и в полночь.

Конец Хартагай-хана и его сына Харжа-Мина

Было это в стародавние времена. Жил на свете батрак — сирота Уншэхэн, такой бедный, что и рассказать трудно, ничего-то у него не было: ни одежды, чтобы прикрыть голую спину, ни куска хлеба, чтобы положить в голодный рот. Только одно богатство имел Уншэхэн — работящие руки. Целый год он батрачил у жестокого богача Хартагай-хана, делал самую трудную работу, а когда попросил плату, хан вытолкал его из своей юрты.

— Иди, подыхай с голоду, — сказал жестокий хан.

Уншэхэн ушёл в степь, стал думать, как ему быть, стал горевать о своей несчастной судьбе. Думал, думал — и ничего не придумал. Встал и поплёлся к проклятому хану: доброго хозяина не найдёшь, а есть и жить надо.

Ещё год пробатрачил Уншэхэн у Хартагай-хана. Заплатил хан за весь год одну-единственную копейку. Повертел Уншэхэн монету в руках, усмехнулся: «То ли радоваться, что слишком много, то ли обижаться, что слишком мало… Что бы сделать с этаким богатством?» Пришёл он на берег Байкала, размахнулся, бросил копейку в морские волны и загадал:

— Если выплывет копейка из пучины — значит, будет мне счастье в жизни. Ну, а если потонет — и дальше мыкать горе…

Утонула копейка в волнах Байкала.

Нечего делать, пришёл Уншэхэн домой, лёг на старую коровью шкуру, которая служила ему постелью, и снова загоревал: «Лучше уж смерть, чем такая собачья жизнь». И решил умереть.

Долго лежал, дожидался смерти, но смерть не приходила. Вздохнул Уншэхэн, поднялся и зашагал, сгорбившись, к своему старому хозяину.

Минул год. Хан дал батраку две копейки. Уншэхэн пригорюнился и пошёл на берег Байкала, посидел на сыпучем песке, смахнул ладонью набежавшую слезу. Встал и бросил в морские волны обе копейки.

— Если быть мне счастливым, пусть выплывут мои копейки с морского дна…

Но и эти копейки утонули.

Батрак повесил голову: не видать ему светлых дней… Пришло, видно, время смерти…

Много дней лежал он в своей жалкой юрте. Исхудал — живот ввалился и прилип к позвоночнику, рёбра вот-вот прорвут кожу. А смерть не приходила. И решил он опять испытать судьбу.

Ещё год проработал у Хартагай-хана. Хозяин пожаловал за это три копейки. Батрак отнёс их на берег и бросил в Байкал.

— О, море, море, — сказал он. — Если не на что мне надеяться в жизни, пусть монеты потонут. А если суждено счастье, пусть выплывут.

Море не отвечало. Только волны с шумом накатывались на берег, дробясь о прибрежные скалы. Уншэхэн присел на камень, потом опустился на песок, горячий от ласкового солнышка, и задремал.

Открыл батрак глаза и обмер: седые волны перекатывались на Байкале, поднимаясь до могучих скал. А на пенистом гребне самой высокой волны сверкали в жемчужных брызгах три яркие большие звёзды. «Что за чудо?» — подумал Уншэхэн. Он присмотрелся и увидел, что это не звёзды сияют в морской пене, а его монеты горят, переливаются драгоценными камнями на гребне седой волны.

Не успел батрак опомниться от удивления, как Байкал забурлил, закипел до самого дна, к синему небу поднялся водяной столб, ударился о летучее облако и рассыпался мелкими брызгами. Из пены и брызг вышел хозяин Байкала, зашагал по притихшей воде.

— Ты, кажется, хороший человек, — заговорил хозяин Байкала. — Три года отдаёшь мне свои труды. Пожалуй, я возьму тебя в зятья. Дочка у меня на выданье…

И опять закипело море, заметались волны. Водяной вихрь подхватил Уншэхэна. От страха он закрыл глаза, а когда пришёл в себя, то оказался в прекрасном дворце, на мягкой постели, под шёлковым синим одеялом. Приподнявшись на локте, увидел дочь Байкала, свою наречённую красавицу жену. Она сидела у окна и шила золотой иголкой шубку из шкуры молодой серебристой нерпы.

Солнце сменялось ночной тьмой, дни сменялись ночами… По всей земле прокатился слух, что сирота-батрак нашёл себе красавицу жену. Услыхал об этом и Харжа-Мин, сын злобного Хартагай-хана.

Сказал Харжа-Мин, посмеиваясь:

— Посмотрю, что за диво. Если и впрямь хороша — отберу…

Харжа-Мин добрался до дворца хозяина Байкала, отворил тяжёлую дверь и замер на пороге, поражённый красотой молодой женщины. Он простоял день, простоял вечер, а когда пошёл домой, всю дорогу думал, как обмануть Уншэхэна и отобрать у него жену.

— Не могу без неё жить, — сказал он отцу. — Что хочешь делай, а чтобы она была моей.

— Что ты, сын… Уншэхэн подобру не отдаст. Я найду тебе другую, ещё краше.

— Не хочу другую! — закричал Харжа-Мин. — Подавайте мне жену Уншэхэна! Иначе повешусь, не жить мне без неё!

Он схватил верёвку и выбежал из юрты. Старый хан подоткнул полы своего халата и бросился догонять сына. Он настиг его уже на холме, недалеко от берёзы с сухими сучьями.

— Ладно, — проговорил хан испуганно, — я достану тебе эту красавицу. Брось верёвку, идём домой.

На следующий день хан приказал привести к себе Уншэхэна и сурово сказал ему:

— Ты, голодранец, незаконно завладел дочерью хозяина моря. Она предназначена в жёны моему Харжа-Мину… Я могу запороть тебя плетьми, могу посадить на кол, могу отрубить тебе голову. Но я добрый и милостивый. Так и быть, живи… И с красавицей поступлю по справедливости: она достанется в жёны тому из вас, кто окажется умнее и хитрее. Три дня ты будешь прятаться от моего сына, он станет тебя искать, потом он будет прятаться три дня, а ты будешь его искать. Кто выйдет победителем, тот и заберёт себе в жёны дочь хозяина Байкала. Понял? Иди. Да помалкивай, а то хуже будет.